Я не хотел. Я люблю птиц и в другое время с удовольствием посмотрел бы на морские карты, служившие смельчаку Чичестеру. Но ей-богу, сейчас мне было не до этого. Я ехал в Бюли — Национальный автомобильный музей Великобритании. Очевидно, мои чувства легко можно было прочесть на лице, и Питер, улыбнувшись, прибавил газу.
Наконец — последний поворот. Правда, до самого музея нам предстояло добираться еще полчаса — сначала требовалось найти место для стоянки. Аккуратный, ухоженный лесопарк, разбитый на склонах холма, был весь поделен на множество участков асфальтовыми дорожками. На каждой такой «делянке» бок о бок стояло полтора-два десятка автомобилей. Целая армия полицейских ловко «выпасала» постоянно движущееся автомобильное стадо, указывая вновь прибывающим свободные места. Но вот Питеру удалось найти «стойло» для нашей «Тойоты», и мы, влившись в довольно-таки плотный людской поток, отправились к входу в музей.
Свою автомобильную коллекцию лорд Монтегю оф Бюли впервые показал широкой публике в 1951 году в своем доме — Палас-хаусе, в котором Монтегю жили с 1538 года. Тогда у лорда было два десятка старых машин — заботливо отреставрированных или хорошо сохранившихся. Но уже очень скоро старый замок стал тесен для разросшейся коллекции. В 1972 году рядом с Палас-хаусом и руинами древнего аббатства, где многие поколения мальчишек из рода Монтегю играли в рыцарей и разбойников и искали воображаемые клады, открылся комплекс современных зданий, в которых разместился Национальный автомобильный музей — так стала называться коллекция старого лорда.
Через два года после открытия, в 1974 году, основатель музея получил почетную награду (и премию в две тысячи фунтов стерлингов) «Музей года». Причем, определяя свой выбор, жюри особо отметило «умение, энергию и энтузиазм, с которым создавалось это огромное заведение».
Ни убавить, ни прибавить. Я бродил по музею часа три, едва ли не ежеминутно открывая для себя что-то новое и захватывающе интересное. Первым делом, конечно, осмотрел автомобили. Их здесь более двух сотен. Почти нет неинтересных, проходных моделей, почти каждая олицетворяет то или иное направление конструкторской мысли, ту или иную техническую или социальную эпоху, почти за каждой — интереснейшая история.
У кого не дрогнет сердце при виде газотурбинной «Синей птицы» — неожиданно огромной, похожей скорее на сказочно красивого обитателя морских глубин — в кокпит которой тридцать лет назад забирался Доналд Кэмпбелл, чтобы установить новый рекорд скорости на земле? А вот — знаменитый, но с несчастливой судьбой 16-цилиндровый BRM, который пытался научить ездить сам Хуан-Мануэль Фанхио. Настоящий лондонский автобус сороковых годов — мы о нем столько читали: можно войти внутрь, подняться по узкой лестнице на второй этаж, подивиться на кабину водителя размером не больше собачьей конуры. И «чертова коробочка» «Моррис-Мини», любимейший объект для карикатуристов всего мира в 60-е годы, который принес Пэдди Хопкирку победу в ралли «Монте-Карло», а своему создателю, Алеку Иссигонису, — дворянское звание. Здесь же — одна из крупнейших в мире коллекций мотоциклов. Знаменитые «Нортоны», «триумфы», AJS, «роял-эндфилды», БМВ — гоночные и дорожные, армейские и грузовые...
Но чем дольше я, словно завороженный, бродил по этим залам, тем больше недоумевал. Уж больно то, что я видел, не вязалось с понятием «музей». Вместе с десятками вопящих от восторга детишек я объезжал Бюли в вагоне монорельсовой дороги, то выныривая на улицу, то вновь попадая под своды залов экспозиции. Широко раскрыв глаза и страстно сожалея о том, что не видит этого великолепия моя дочь, смотрел на, наверное, самую большую в мире модель железной дороги — здесь были Париж и швейцарские Альпы, Огромные американские вокзалы и города Германии, там бывал день и наступала ночь, и тогда движущиеся огоньки десятков поездов таинственно светились в темноте. Я заходил перекусить в два ресторанчика. Я с ветерком катался на «Воксхолле» 1913 года, ощущая себя одним из героев Конан-Дойла или Голсуорси. Я поднимался на империал старинного автобуса, на котором желающих чинно-благородно возят по территории поместья. Я бродил по комнатам Палас-хауса (где и сейчас, между прочим, живет семья Монтегю) и видел на стенах столовой карандашные пометки, которыми отмечали рост разных поколений отпрысков знаменитого рода. А потом я попал в книжный магазин, из которого Питер не сумел меня вытащить раньше, чем через полчаса. И еще я увидел удивительный аттракцион: желающие по двое усаживаются в кабинки, движущиеся по замкнутой трассе, и въезжают в тоннель, где перед ними проходит вся история автомобилизации в фильмах, макетах, диорамах.
Кому-то, может быть, мои восторги покажутся чрезмерными: подумаешь, сколько чести для груды старого железа! Но ведь любой музей — это уникальная сокровищница опыта всего человечества. Тот, кто этого не понимает, неумолимо отстает технически и деградирует духовно.
А ведь Бюли — не просто музей! Он — удивительная смесь детского сада, парка отдыха и машины времени, которая не оставит равнодушным ни одного человека, даже если он терпеть не может автомобили. А я перечислил далеко не все богатства Бюли.
Как тут не вспомнить Москву, Политехнический музей. Уникальные машины в полутемном подвале, бережно восстановленные энтузиастами-одиночками. В тесных зальчиках с низкими потолками они кажутся узниками в клетках. И им еще повезло! Сколько замечательных мотоциклов и автомобилей было безжалостно уничтожено, бездумно списано, сдано в металлолом, попросту разворовано! Единственный почти из двух десятков гоночных «ауто-унионов», вывезенных армией-победительницей из Германии, чудом сохранился. Но не в Москве, а в Риге. А сколько машин, в которые были вложены талант и мастерство наших отцов и дедов, утеряны навсегда! Так, не сохранился ни один из гоночных «москвичей» ранних моделей. Ни одной гаечки не осталось от рекордных «звезд» Александра Ивановича Пельтцера. Лучшее, на что мы были способны,— устанавливать автомобили на пьедесталы у заводской проходной, чтобы, открытые ветру, дождю, морозу, потихоньку рассыпаясь, вдохновляли они нас на трудовые подвиги.
Жемчужина собрания лорда Монтегю — «Золотая стрела» с 24-литровым W-образным мотором мощностью 935 л. с., на котором сэр Хенри О. Д. Сигрейв в 1929 году установил абсолютный рекорд скорости на суше 372,48 км/ч.
Впрочем, покидая Бюли и думая о том, как дорого бы дал, чтобы сходить в Национальный автомобильный со всей своей семьей, я понимал, что произойти это может не раньше, чем у меня появятся внуки. Ведь путешествие в Англию недешево. А о том, что подобное заведение откроется в России, нечего и думать. Еще долгие десятилетия мы будем увлечены строительством гораздо более необходимых «белых домов» и центров международной торговли.
Только не спрашивайте больше, когда в формуле 1 будет участвовать отечественный автомобиль. Никогда. Во всяком случае до тех пор, пока не вырастет целое поколение русских мальчишек, которые с детства смогут посмотреть и потрогать руками машины Пельтцера и Тихомирова, Барнарда и Форгьери, Липгарта и Иссигониса. Сорок лет назад лорд Монтегю открыл доступ в сокровищницу техники английским мальчишкам. Результат? Четырнадцать последних лет чемпионат мира в формуле 1 выигрывают английские машины. Было бы ошибкой думать, что это всего лишь случайное совпадение.
Источник: Журнал «АМС», №4, 1994