Но вот вечность прошла — наступил сентябрь сорок пятого. И он, Жан-Пьер Вимилль, — вновь на старте. Первые после войны автомобильные соревнования состоялись, конечно же, во Франции. Знаменитый английский трек "Бруклендс", превращенный в первые месяцы войны в аэродром, разбомбили фашисты. Итальянцы остались без гроша, Германия — в развалинах. И даже на бетоне заокеанского "Индианаполиса", говорят, выросла трава. А в Париже, в Булонском лесу, спустя ровно шесть лет после Гран-при Белграда, состоялся Кубок Освобожденных.
Вимилль был человеком достаточно замкнутым, молчаливым, не слишком любил показывать сбои чувства. Вот и сейчас на старте он был сосредоточен и спокоен как обычно. И по лицу никто бы не догадался, какая буря радости бушует в его душе. Он снова на старте! Жан-Пьеру было тридцать семь лет, но сейчас он ощущал себя двадцатилетним. Вновь вернулась молодость, вновь вокруг друзья, автомобили и болельщики, болельщики! Сегодня они ведут себя совсем не как обычно — восторженны, веселы почти все, на лицах беспричинные улыбки. И каждого гонщика награждают аплодисментами. Просто так, на здоровье, за то, что они живы, что снова вместе, что позади война.
Но им-то войны попробовать не пришлось: Караччиола убежал т Швейцарию, спасая жену-ев-рейку, Браухич все это время благополучно "провоевал" в Берлине, звезда Роземайера погасла еще до войны. А двое лучших друзей Вимилля — Бенуа и Вильямс — навсегда остались за линией фронта.
И Робера, и англичанина Жан-Пьер знал давным-давно и, казалось, достаточно хорошо — как-никак ездили в одной команде, вместе с Вильямсом в тридцать шестом установили рекорд в гонке на сутки. А годом позже с Бенуа Вимилль выиграл незабываемую гонку в Ле-Мане, когда только решительность еще одного французского гонщика Рауля Форестье спасла Жан-Пьера от верной смерти.
Да, Бенуа он знал... Тем большей неожиданностью стал дм. Жан-Пьера визит старого друга в первые дни войны. Оказалось, Робер — кадровый офицер Интеледженс Сервис. И военная биография Вимилля, бывшего студента-отличника, проявлявшего поразительные способности в изучении иностранных языков, началась в разведке.
Закончилась же за штурвалом истребителя. Он побывал в Северной Африке, готовил высадку союзников в Нормандии, а встретил конец войны в эскадрильи "Пери-гор" под командой генерала Валлена.
Жан-Пьер прошел войну невредимым, с несколькими орденами и медалями. Он получил одну из самых почетных наград — "Военный Крест", но в глубине души всегда знал, что даже Орден Почетного Легиона не сможет заменить ему наград спортивных. Главной целью его жизни оставались Гран-при.
Так было и когда 22-летний студент Сорбонны заявил о том, что хочет стать автогонщиком. Отец, редактор парижской газеты "Пети журналь", сам заядлый автомобилист, был этим немало озадачен и корил теперь себя за то, что в свое время всячески поощрял старшего сына, дни напролет проводившего за рулем семейного экипажа. Единственной мечтой — выиграть Гран-при — жило сердце Жан-Пьера и когда он впервые отправился завоевывать Большой приз Пикардии на купленном за отцовские деньги полуторалитровом "Бугатти". Между прочим, ездил в Молем заказывать машину для младшего Вимилля знаменитый парижский журналист Шарль Фаро.
Да, тогда под безоблачным небом Пикардии путь к осуществлению его мечты был открыт. Но еще долгие два года Вимилль ни разу не сумел первым преодолеть финишную черту. Сначала это его обескураживало, но потом, все обдумав — а был Жан-Пьер человеком прагматичным, даже в юности не слишком подверженным порывам восторженности, француз понял, что до великих, с которыми он так легкомысленно вышел сражаться на трассы Гран-при, ему еще очень и очень далеко. И стал планомерно и настойчиво совершенствовать свое мастерство.
Благо для этого возможностей было хоть отбавляй. В тридцатые годы в Европе проводилось огромное количество гонок — на самых разных трассах, с самым разным составом участников. Вимилль, тщательно выбирая соревнования, все время шел по нарастающей — от простого к сложному, от соперников слабых к самым большим мастерам Европы.
Уже в 1932 году зрители с удивлением увидели совсем другого Вимилля. Куда девался сумасшедший парень, проходивший повороты с бешеным заносом в тучах пыли и чаще всего заканчивавший гонки на обочине со сломанной машиной? За рулем "Бугатти", а потом и "Альфы-Ромео" сидел по-прежнему быстрый, с прекрасной реакцией, но уже спокойный, выдержанный не по годам гонщик, во всех случаях хладнокровно предпочитавший расчет безоглядному риску.
Результат не замедлил сказаться. В 1932-м за рулем мощного пятилитрового "Бугатти-54" он выиграл первую в своей жизни гонку — "подъем на холм" в Ая Тюрби. А потом и еще одну — Гран-при д'Оран. Но это были еще совсем не те Гран-при, о которых Вимилль мечтал — великие итальянцы и французы в Ая Тюрби не ездили.
В следующем году Жан-Пьер сделал еще один шажок на пути к вершине. Его синяя "Альфа-Ромео-РЗ" в компании сильнейших — пятая в Реймсе, третья в Брно, снова третья в Испании Тогда Вимилль во второй раз в своей жизни решил, что близок к цели — протяни руку и дотронешься до лаврового венка победителя Большого приза. И вновь судьба решила испытать его.
Сначала ошибся он сам. Оставив "Альфу-Ромео", поддался на уговоры Жана Бугатти и перешел в Молем, в "конюшню" знаменитого "Патрона". К сожалению, "Бугатти-59" не оправдала его надежд, она, безусловно, уступала "Альфе". Но это бы еще полбеды. Главное — на сцену, сокрушая на своем пути и итальянцев, и французов, вышли "Мерседес-Бенц" и "Ауто-Унион".
Где-то с год Вимилль и его товарищи пытались сражаться с немцами. Но скоро поняли — бесполезно. Отличная организация гоночной команды, прекрасные конструкторы, замечательные гонщики и наконец мощная государственная поддержка — против такого сочетания бороться было невозможно.
Полному энергии и сил человеку, которому не исполнилось еще и тридцати, трудно было смириться с тем, что все кончено. И тем не менее Вимилль отдавал себе в этом отчет. Он прекрасно видел положение внутри команды "Бу-гатти" и понимал, что ни она, ни какая другая французская фирма не сумеет перейти дорогу немецким командам. А на место в "Мерседес-Бенце" или "Ауто-Унионе" могли рассчитывать лишь самые лучшие из итальянцев. Но, конечно, не француз — это уже была политика.
Война, казалось, заставила забыть обо всем. За линией фронта и на передовой спортивные неудачи представлялись такими мелкими, такими далекими! Но стоило ему очутиться на трассе в Булонском лесу, как все вернулось — жажда борьбы и страстное желание быть впереди.
Победа в Кубке Освобожденных была счастливым прологом к третьему восхождению Ви-милля. В 1946 году он стал одним из лучших пилотов мира. Красную "Альфетту" Жан-Пьера уже опасались великие — Акиле Варци, Феличе Тросси, Луи Широн. А после гонок усталого и счастливого Жан-Пьера первой встречала молодая жена. Семья ждала первенца...
Того, что произошло зимой сорок седьмого, никто не понял. Гонщик из мировой элиты оставил вдруг лучшую в мире команду и перешел на голое место. Туда, где все нужно было начинать сначала. Да еще и с минимальными шансами на успех. Если бы это сделал кто-нибудь другой! Но мудрый, рассудительный Вимилль, которому к тому же под сорок, — не мальчик, соображать должен, что времени на эксперименты в таком возрасте у гонщика нет.
Жан-Пьер и сам до конца не мог осознать, что заставило его так поступить. Первым желанием, когда он выслушал горячие призывы Амеде Гордини, было выпроводить его подобру-поздорову. "Послушайте, я ведь не первый год в автогонках. То, о чем вы говорите, — несбыточная мечта, бескомпрессорная машина никогда не догонит "Альфетту", — так и подмывало сразить его. Но Вимилль промолчал. Почему? Этот Гордини был абсолютно не похож на него — романтик, совсем мальчишка, несмотря на годы. Может, этим он и покорил Жан-Пьера? А может, просто захотелось бросить вызов судьбе, взять у нее реванш за столько пустых лет за спиной немецких гигантов? Впрочем, такие мысли были совсем не свойственны прагматику Вимиллю.
Весной 1947 года на трассах Больших призов появилась миниатюрная светло-голубая "Гордини". Многие из тех, кто видел, как огромный, кажущийся медлительным и немного неуклюжим Вимилль втискивался за руль этой крохи, не могли сдержать улыбки. Да и результаты поначалу ничего, кроле снисходительной усмешки, не заслуживали. Но Жан-Пьер, как пятнадцать лет назад за рулем "Бугатти", как год назад в кокпите стремительной "Альфы-Ромео", оставался абсолютно невозмутим. К гоночному автомобилю перед стартом он подходил, как хирург к операционному столу — собранный, готовый к самому трудному случаю.
Жена всегда давала ему кусочек сахару — на счастье.
И малютка "Гордини" поехала! В июле 1947-го, на Большом призе Ниццы и через пару месяцев на Гран-при Лозанны Вимилль уступил лишь Луиджи Виллорези на "Мазерати". Зимой он выиграл популярную аргентинскую "Темпораду", а весной 1948-го во французском По был первым на старте и установил рекорд круга. Это было почти невероятно, и Амеде Гордини от радости весь светился.
В феврале 1949 года они приехали в Буэнос-Айрес. Аргентинцы страстно любили автогонки и проводили их в несметном количестве прямо на улицах своих городов. Но, как вскоре убедился Жан-Пьер, относились жители этой страны к состязаниям автомобилей, скорее как к корриде. Они выскакивали на трассу и размахивали рубашками прямо перед радиаторами мчащихся на скорости за двести машин. Экспансивные итальянские коллеги Вимилля ругались в боксах страшными словами.
Но Жан-Пьера ничто не могло вывести из равновесия.
Так было и 28 февраля 1949 года. Шла обычная тренировка перед Гран-при генерала Перона, а трассу, проложенную по аллеям столичного "Палермо Парка", уже окружали беснующиеся толпы. В них, словно островки, выделялись фигурки конных полицейских. Но для Вимилля они имели значение не больше, чем телеграфные столбы и тюки соломы на обочинах.
Когда голубая машина вошла в поворот, в толпе на краю трассы произошло движение. Внезапно отпрянула в сторону полицейская лошадь, кто-то выскочил на дорогу, в ярких солнечных лучах заиграло облачко пыли. Автомобиль, объезжая внезапно возникшее препятствие, вильнул, водитель попытался удержать его в повороте, но усилия могучих рук не хватило. Машина встала на два колеса и через мгновенье уже кувыркалась по асфальту. Толпа зрителей, немедленно высыпав на трассу, окружила обломки: "Мертвый, смотрите, мертвый! Француз разбился насмерть!"
Весной того же года генерал де Голль вручил госпоже Вимилль Орден Почетного Легиона. "... За победы в Гран-при Франции, Швейцарии, Бельгии..
Источник: Журнал «АМС», №12, 1994