Сегодня была война

Летним вечером из ворот небольшого гаража в Самарском переулке столицы, что рядом с нынешним Олимпийским проспектом, лихо выкатил грузовичок, загруженный мотоциклами. В его шестиместной деревянной кабине едва уместились спортсмены московского «Буревестника». Назавтра им предстоял старт в мотокроссе неподалеку от станции Планерное ленинградского направления. Зная, капризный характер своей полуторки, они решили не рисковать, двинулись в путь заранее и к ночи были на месте. А там стояли уже палатки, и у костра сидели многие их завтрашние соперники. Спортсменам всегда есть о чем потолковать перед стартом. Наверное, и проговорили бы они до рассвета, не случись дождик, забарабанивший вдруг среди ночи по крыше грузовика и прибивший пыль на полевой дороге.

Зато поутру на небе не было видно ни облачка. Наступал день 22 июня 1941 года...

Среди пассажиров видавшей виды полуторки, покинувшей Самарский переулок, был студент Московского института народного хозяйства имени Плеханова 22-летний Геннадий Фомин. Теперь, ровно полвека спустя, вместе с Геннадием Петровичем, главным тренером Центрального автомотоклуба страны, я перебираю пожелтевшие от темени фотографии. Даже не верится, что в ту предвоенную пору в Москве и ее окрестностях едва ли не каждое воскресенье проходили то подъемы на холм в Коломенском, то линейные гонки или рекордные заезды на Минском шоссе... А мотокроссы! В них порой ыходили помериться силами до двухсот гонщиков на отечественных дорожных машинах. «Гонялись» на трехсоткубовых двухтактных ИЖах с тяжеленной рамой из двух стянутых болтами штампованных щек, неподрессоренным задним колесом и параллелограммной передней вилкой. По существу близнецами ижевских машин были ленинградские «Красные Октябри». Из них мотоспортсмены умудрялись выжимать целых двенадцать сил! А вот на ТИЗах, четырехтактных одноцилиндровых «пятисотках», сделанных в Таганроге, решались выступать лишь опытные мастера, такие, как Евгений Грингаут. Слишком уж капризный был нрав у этой недоработанной и сложной машины. Впрочем, не покладистее был и семисотпятидесятикубовый двухцилиндровый ПМЗ, подозрительно напоминавший знаменитый «Харлей-Давидсон». Неспроста три заглавные буквы его эмблемы, означавшие Подольский машиностроительный завод, с легкой руки мотогонщиков переиначили в «Попробуй Меня Заведи».

На трассе эти машины нередко озадачивали седоков своим непредсказуемым поведением. А стартовать без запасной «свечки» и инструмента попросту в голову никому не приходило. В ходе кросса гонщик мог попасть в любую переделку. Ведь длина одного круга дистанции достигала порой пятидесяти километров.


Накануне соревнований участники знали определенно лишь место старта, а вот как дальше проложена трасса — весьма приблизительно. Ориентировались по стрелкам на деревьях и вбитых в землю колышках, да бывали иногда редкие судейские пункты контроля.

Десятиминутное отставание от лидера считалось в порядке вещей. А заблудиться, остаться где-нибудь среди леса наедине с заглохшей машиной в десяти километрах от жилья было делом нешуточным. Зато среди мотоспортсменов появились настоящие асы — «навигаторы», знавшие назубок подмосковные кроссовые дорожки. После старта такой специалист держался обычно чуть сзади соперников. Все направо, а он — прямо. И лишь перед самым судейским пунктом вдруг вывернет откуда-нибудь с едва приметной лесной тропинки, опередив остальных. Мастером на такие «военные хитрости» был Владимир Карнеев, впоследствии заслуженный мастер спорта.

Какой-то удивительной, почти сказочной романтикой приключений, несвойственной, увы, нынешнему нашему мотоспорту, овеяны гонки тех лет. Впрочем...

— Признаюсь, меня тогда привлекала не только романтика,— улыбнулся Геннадий Петрович моим мыслям вслух.— Помнится, мы с приятелем летом бегали за институтскую команду, зимой стартовали на лыжах. И немалую роль в той нашей физкультурной активности играли талоны на питание. После финиша давали один такой талон стоимостью двадцать пять рублей на двоих. И мы, едва отдышавшись, шагали, счастливые, в pei торан «Спорт» на Ленинградском проспе (те. Нам, жившим в общежитии, без поддержки родных приходилось несладко. Хотя главным, конечно, был мотоспорт. Как сейчас помню свою первую машину, у которой вместо ручки газа на руле был рычажок-ма-нетка, а ручной рычаг переключения передач — сбоку от бензобака. Даже мотоботы у меня были. Вечером начищу их — и на танцы.


Предчувствие надвигающейся войны ощущалось и в спорте. Больше стали проводить кроссов, где гонщики в ходе соревнований останавливались на огневом рубеже, чтобы из карабина или винтовки поразить мишень. В другом месте трассы надо было метнуть в цель учебные гранаты и даже преодолеть участок в противогазе, стекла которого мгновенно запотевали, делая это предприятие довольно рискованным. А едва ли не самым коварным препятствием было преодоление брода.

Немало сюрпризов таила июньским утром и трасса в окрестностях Планерного. Начиналась она у деревни Куркино-Машкино. Все испытания должны были преодолеть и стартовавшие женщины. Только для них трассу сделали вдвое короче — в один круг. Кстати, в конце 30-х годов представительницы прекрасного пола защищали цвета практически всех существовавших тогда многочисленных спортобществ: «Буревестника» и «Динамо», «Трудовых резервов», «Локомотива», «Спартака», «Медика», «Старта»... Ныне это покажется невероятным, но была даже команда «Искусство», объединявшая спорт-сменов-кинематографистов и театральных работников. В этом коллективе начинала свою спортивную карьеру и студентка Государственного института кинематографии будущая 17-кратная чемпионка страны Ирина Озолина.

— Перед войной я был оператором киностудии научно-популярных фильмов,— вспоминает Сергей Владимирович Рылло.— А все наше «Искусство» умещалось в тесном подвале одного из домов Рождественского бульвара, рядом со Сретенкой. Вот оттуда и добирались мы до Планерного своим ходом. Иметь для команды хотя бы плохонький грузовичок по тем временам было роскошью. Помню, как, сопровождаемая оглушительным треском, который эхом отзывался на пустынных утренних улицах, наша колонна из нескольких мотоциклов проследовала по Бульварному кольцу и вырулила на улицу Горького. На удивление, к старту мы добрались без приключений — никого даже не пришлось брать на буксир. А вот подробности той гонки стер в памяти ее заключительный эпизод. Я уже замыкал круг и мчался во весь опор к финишу, когда почувствовал неладное. Снимали флаги соревнований, спортсмены «Буревестника» и Академии бронетанковых войск (кстати, в ее команде был Владимир Табаков — сотрудник журнала «За рулем» в послевоенные годы) загружали в полуторки мотоциклы. Осадил своего ИЖа и услышал страшную весть о войне.


А по трассе все еще шли гонщики, не подозревавшие, что уже объяты огнем города и села Белоруссии, Украины, Прибалтики. Среди тех, кто не успел добраться до финиша, была Халида Килькеева.

— Видимо, я шла впереди, а может, чуть сбилась с маршрута,— вспоминает Халида Ибрагимовна, многократная чемпионка страны.— Помню, как свернула по указателю в лес, а там никаких следов. Еду, смотрю на деревья — лишь бы не пропустить стрелку. Вдруг навстречу бежит и размахивает той долгожданной фанерной стрелкой босоногий деревенский мальчишка лет девяти. Ну, думаю, я тебе сейчас покажу, сорванец. Как я теперь дальше найду дорогу! Остановилась, а он кричит «война, война... езжай домой, тетенька!» Видно такие испуганные глаза были у мальчика, что я не задумываясь заглушила мотор. А пока прислонила к березе машину, сняла шлем, его и след простыл. Я осталась одна. За плечами — километров тридцать. После треска мотора словно вата в ушах. Только в висках стучит. Расстегнула непослушными пальцами верхнюю пуговицу на своем байковом лыжном костюме, огляделась по сторонам. Вижу, между деревьями лужа от ночного дождя. Опустилась я на колени, умыла лицо, потом сложила ладони лодочкой, напилась и заплакала... Не вспомню теперь, сколько пробыла в том лесу, пока не услышала полуторку, забиравшую нас с трассы. Она ползла навстречу и гудела без перерыва...

Трасса опустела. Мотоциклистов встречала встревоженная столица. Самарский переулок за эти часы успел ощетиниться стволами зенитных орудий. Спортсмены «Буревестника» едва упросили военных из оцепления пропустить свой газик в гараж. А по пути на Сретенку остановилась на площади Маяковского команда «Искусство». Заглушив моторы своих мотоциклов, вместе с посуровевшими москвичами гонщики слушали по репродуктору речь Молотова.

Их жизнь и жизнь всей страны теперь была расколота надвое — до начала войны и после.